Винни-Пух и всё про всех: у главного медведя мировой литературы сегодня именины

Винни-Пух и всё про всех: у главного медведя мировой литературы сегодня именины

На самом деле, конечно, не всё и даже не «почти всё». Просто такое название соответствует ментальности 100-летнего прототипа одного из самых известных литературных персонажей – детской игрушки маленького англичанина Кристофера Робина, чей папа Алан Александр Милн был талантливым писателем (и поэтом! – что удваивает литературный вес) и внимательным родителем, который в середине 1920-х создал сначала для своего сына, а затем для всех детей и взрослых идиллический – правильный и добрый – мир. Экологичный (в Стоакровом лесу, где у каждого – безопасная опушка, норка, дупло и пр.) и стабильный. В котором все жили легкой и интересной жизнью маленьких поступков и больших чувств, эпических задумок, а главное, без катастроф – только с мелкими милыми потерями (непременно восполнимыми) и неурядицами (длившимися сказочно недолго).

«Новый День» решил посвятить Винни несколько не слишком серьезных текстов нашего постоянного автора – филолога Веры Владимировой, потому что в этом году, а заодно и в начале грядущего можно отмечать несколько разных дат из «жизни» этого знаменитейшего почти на весь мир медвежонка.

Часть Первая

Винни, он – же Эдди, он же – она, он же – Петер, он же – Пу а – Дов…

Для тех, кто в не теме (или наоборот, тут не разберешь – настоящая «Пухова путаница» впереди ): в одной из историй о приключениях и заботах Винни и его друзей, Кристофер Робин говорит медвежонку: «когда мне будет 100 лет, тебе будет 99». Книжка в этом плане удивительно точна. Кристофер Робин появился на свет в августе 1920-го года. Через год родители подарили ему мягкую игрушку – медвежонка, которого по всему миру тогда называли Тедди (эту тему развернем как-нибудь в другой раз). У этой модели было такое, если можно сказать, архетипическое имя.

Но папа малыша был писателем. К тому же весёлым просвещённым англичанином. И он дал плюшевому другу сына индивидуальное имя – Эдуард (Эдвард) – тут кто какую транскрипцию с английского предпочитает – графическую, орфоэпическую. Так типический Тедди стал Эдди. И, собственно, под таким именем мог бы в августе 2021- го отметить своё 100-летие.

Но! Под именем Эдуард медвежонок прожил всего четыре года.

Кстати, имя это Милн дал медвежонку вовсе не случайно – а «в честь» тогдашнего 27-летнего наследника империи – принца Уэльского – будущего английского короля Эдуарда VIII (того самого, что в 1936-м году просидел на британском троне ровно 10 месяцев, после чего предпочёл короне брак с «американской разведёнкой»).

Несмотря на то, что сам принц из всего множества своих крестильных имен (Эдуард Альберт Кристиан Георг Эндрю Патрик Дэвид) предпочитал «Дэвид» (и так его и звали близкие) – британские подданые называли симпатичного потенциального монарха по первому имени – «принц Эдуард», и в принципе относились к старшему сыну правящего короля Георга V (того, что как ксерокопия был похож на своего российского кузена – «нашего» императора Николая II) с симпатией.

В литературе тогдашней Англии (ярком периоде между двумя Мировыми войнами) было модно называть персонажей именами «царских» особ. Так современник Милна П. Г. Вудхаус назвал одного из своих главных героев Берти ( Бертрама Уилберфорса) Вустера (что впервые появился как на страницах произведений писателя в конце 1910-х, то есть, практически в то же время, как «родился» Винни- Пух) в честь второго сына Георга V – герцога Йоркского (служившего в Первую Мировую в национальной морской авиации как Джонсон – из соображений конспирации) и будущего монарха Георга VI. Папаши, кстати, нынешней английской королевы Елизаветы II – то ли Альбертовны, то ли Георгиевны.

Потому что вообще-то этого Виндзора крестили как Альберта Фредерика Артура Георга. И на престол он должен был взойти, по логике, как король Альберт. И звали его – тихого, заикающегося, но милого и, в общем, отважного парня – «принц Берти». Однако, как и его дедуля Эдуард VII (первый «принц Берти» – старший сын королевы Виктории – Альберт по первому имени, коронованный по второму имени Эдуард), этот Альберт был коронован под своим четвёртым крестильным именем. По тем важным соображениям, что в истории английской монархии не было короля с именем Альберт, но главное – имя это считалось «дюже» германским, посему кабинет министров решил не раздражать нацию, и без того скептически относившуюся к «немцам» (точнее, Саксен-Кобург-Готской династии) на британском троне.

Впрочем, пора заканчивать этот затянувшееся крещение литературных персонажей в честь монарших особ. Хотя тема прелюбопытная: сама по себе эта традиция стала своеобразным культурным кодом, который, как это ни странно, делал правящую династию Виндзоров ближе, если не ко всему «британскому народу», то хотя бы к ироничному трудящемуся образованному среднему классу – публике продвинутой и читающей. Литературные Берти и Эдди, символизировавшие всех королей Эдуардов (и канонизированных – вроде предпоследнего англосаксонского правителя Эдуарда Исповедника, и порочных, как, например, Эдуарда Второго – первого в британской монархии принца Уэльского), словно бы цементируют основы общественной иерархии Британии, и одновременно сдвигают набок (читай – слегка набекрень) корону Виндзоров. Позволяя даже в переводе почувствовать эманации эпохи, где формально – всё на своих местах, но механизм радикальных изменений, чтобы не сказать, сдвига геополитических плит уже запущен.

Для тех, кто в теме. Ну, согласитесь, мишка – герой Милна и Берти Вустер – словно бы астральные близнецы, этакие «иванушки-дурачки» (под углом русскоязычного читателя) английской литературы.

Конечно, это непростительное смешение «русского с английским» – ребята Милна и Вудхауса наследуют, безусловно, традиции Диккенса (и Стерна, и Филдинга) – это своеобразные «мистеры Пиквики» своей среды и своего времени. Не самые светлые головы (про Берти ведь вполне можно сказать, как и про скромного Винни-Пуха, что он – с Очень Маленькими Мозгами – у Милна: «of Very Little Brain»), но бесконечно тёплые и надежные личности. И кто скажет, что у плюшевой игрушки от Милна нет «кодекса чести Вустеров»?!

В других литературах тоже есть такие персонажи – Швейк, Дон Кихот, Страшила Мудрый, лирическое «я» Довлатова в тех произведениях, где автобиографическое превалирует. Но перечисленные персонажи живут в некомфортном мире. А Вустер и герой Милна обитают, повторюсь, в идиллическом…

И вот еще – плюшевый мишка – как лучший друг малыша (хоть единственного, хоть неединственного ребенка в семье) в 1920-х – элемент некоего маркера «одиночества мальчиков» (даже если они уже давно возмужали и даже постарели) – атрибута британской литературы поколения Милна, Вудхауса и их младших коллег. Начинается эра экзистенциализма, плохо совместимого с войнами, но всегда так или иначе присутствовавшего в сдержанном мире «офицеров и джентльменов».

Эту традицию унаследует и младший коллега писателей Ивлин Во, зафиксировавший студенческую оксфордскую моду 1920-х на плюшевых мишек Тедди. А в 1944-м он создаст роман, где один из ключевых персонажей – лорд Себастьян Флайт (одинокий и неприкаянный словно античный персонаж, а не английский аристократ – дегенерат) – повсюду таскает за собой плюшевого медведя Алоизиуса. Кстати, у этой парочки – Себастьяна и Алоизиуса тоже были реальные прототипы.

Но пора вернуться к нашему герою, оставив на время в покое прочих мягких мишек.

Итак, почему же Эдди стал Винни. Существует не до конца прозрачная история по этому поводу. Мол, осенью 1925-го года Алан Милн повел сына в зоопарк, где уже 11 лет обитала медведица Виннипег. И ребенок мгновенно с ней подружился, как и другие маленькие лондонцы. И решил переименовать любимого медведя Эдварда в медведицу Винни.

Есть и фото соответствующее – Кристофер Робин «играет» с огромной бурой медведицей. И воспоминания некоего служителя зоопарка – мол, такая была необыкновенная Виннипег, все сотрудники ей полностью доверяли, а дети на ней даже катались.

Фото малышей, катающихся на этой мохнатой громадине, увы, нет. Поверить в «добрую» медведицу – ну, извините, до конца, не могу. Хотя… Виннипег приехала в Лондон в самом начале Первой Мировой вместе с канадским армейским ветеринарным корпусом (один из офицеров выкупил несчастную зверюшку у охотника, и избалованный медвежонок стал талисманом военных айболитов), да так и осталась, потому что её «родную» часть вскоре перебросили во Францию, и при участии многих сторон было принято решение – не таскать животное по местам боевых действий. А когда война закончилась, медведица уже так «сдружилась» с лондонцами, что канадцы не стали требовать свой талисман обратно. Бог его знает, может, ветеринары действительно «правильно» приручили и воспитали одного из самых свирепых хищников.

Но есть и другие рассказы – коллег Милна по «Панчу» (куда он, как известно, довольно много писал) и просто друзей семьи: как всей своей богемной компанией + дети (у тех, у кого они были соответствующего «дошкольного» возраста) они пошли в зоопарк, и малыши, увидев «дружелюбную» Виннипег, разорались и разревелись от страха, да и взрослые, испугались не меньше.

Короче, подружились малыши и их родители с канадской хищницей далеко не с первого раза. Но подружились. Так что, «переименование» любимой плюшевой игрушки Кристофера Робина произошло не мгновенно. И варианты уменьшения названия столицы канадской провинции, в честь которой получила имя хорошо воспитанная медведица, ребёнок (при помощи искушенных в английском взрослых) перебирал разные: Пегги, Нипи, Винни…

Окончательно Эдуард стал Виннипег, когда первый рассказ о мишке его папа уже готовил к изданию. Согласно хронологии Милнов, это произошло 7-8 декабря 1925-го года. А в сочельник 24 декабря в праздничном номере газеты «London Evening News» была опубликована первая глава будущей книги о Винни-Пухе – «We Are Introduced to Winnie-the-Pooh and Some Bees and the Stories Begin» (ну вы поняли, блаблабла …в которой мы знакомимся с Винни-Пухом и несколькими пчёлами).

Вообще, сама идея создания литературной сказки у Алана Милна (любившего и умевшего играть с маленьким сыном) частично появилась из разговоров о смене для мишки Эдди имени (а может, и пола).

АМ, конечно, преувеличивал, когда говорил, что «ничего не придумывал… оставалось только записывать», но отголоски «устной» природы сказки в его историях о Винни-Пухе есть. Так, отец говорит Кристоферу Робину касательно имени Winnie: «А я-то думал, что это девочка!» Потому что Виннипег Виннипег(ом/ой), но в английской разговорной практике так называют – в домашнем или уменьшительном варианте обладательниц имени Уинифрид (Winifred).

В российской традиции плюшевые мишки – всегда «мальчики». А вот в английской – они обоих «полов» – ребёнок сам делает свой выбор. Кристофер Робин сменил игрушке имя, данное родителями, но пол оставил прежним. Поэтому и Милн, как правило, называет в книге медвежонка местоимением мужского рода – he, но иногда, по некой неявной причине, употребляет неопределённое it.

Не помню, чтобы в розовом возрасте это интересовало меня, а вот один знакомый мальчик – сын сокурсников таки спросил: «а какая фамилия у Винни- Пуха? «Как какая, – растерялись мы, – Пух!» «Нет, – ответил ребёнок, – это же прозвище, потому что он толстый…»

И тут мы соотнесли с вопросом оригинал книжки (ибо на практике по английскому языку переводили её весомыми фрагментами – практиковались в интерпретации английского нонсенса на русском), где после посвящения в рыцари Винни становится Sir Pooh de Bear. На кириллице его титул «Сэр Пух де Медведь», то есть фамилия Винни буквально Медведь. Так что, уж совсем в обрусевшем виде, имя английского героя вполне себе может звучать как «Веня Медведев».

Хотя, на мой вкус, это слабая замена приёмам Милна. Когда между именем и прозвищем идёт эпический артикль the – Winnie-the-Pooh, усиливающий комизм невнятного гендера и подчеркивающий несоответствие «громкой» формы имени (в английской культуре это применимо к монархам или историческим героям) содержанию – ведь так зовут мягкую игрушку! А сочетание старофранцузского предлога de (используемого французами как артикль) с «чисто английским» словом bear следует в русле национального литературного нонсенса.

В данном случае, еще и потому, что опять затуманивается пол персонажа. Сэр, вроде бы подразумевает мужской, но тогда de следует заменить на du. Но и женский пол должен писаться как de la… Употребление предлога de указывает больше на происхождение героя (если следовать французской грамматике, где предлог частенько имеет значение из): мол, сэр Пух – из медведей! А если иметь в виду, что прозвище Пух (Pooh в оригинале) автор «позаимствовал» у лебедя – еще одного любимца лондонских зоофилов, то, честное слово, голова идёт кругом от фантазии и юмора Алана Александра Милна. Ну, браво, что тут скажешь!

Понятно, почему взрослые англичане увлекались произведениями про Винни-Пуха ничуть не меньше детей. Более того, отдельные «игры разума» и многочисленные каламбуры и даже поэтические обыгрывания многозначных слов дети не понимали, в силу естественного отсутствия опыта и знаний, а взрослые наслаждались всеми изысками Милна, в том числе аллюзиями на рекламу, учебники, поступки современников и пр. Когда в начале 1980-х появился очередной перевод книг про Винни на русский язык, известный спец по английской литературе, языку и культуре профессор Полторацкий снабдил издание обильными комментариями по разным источникам обыгрываемых писателем ситуаций.

И все равно, это филологический талмуд – неполный. Алан Милн – изощренный жонглёр смыслами даже известных английских идиом, настоящий гуру языковой неоднозначности. К тому же в его произведениях – чисто по Фрейду – отражаются в той или иной мере эстетические и философские идеи эпохи.

Разумеется, интерес к тексту поддерживают и стихотворения, вложенные автором в уста В-П. А поскольку они написаны, как и многие прозаические диалоги персонажей в национальной традиции абсурда, то читатель не только пытается уловить смыслы «значимой пустоты», но и получает наслаждение от удачного продолжения литературных опытов и Эдварда Лира, и Льюиса Кэррола.

Собственно, все эти изыски умного и талантливого автора и «обеспечили» трудности перевода сказки на все языки. Ведь буквально в каждой фразе, и даже имени, и даже гендерной идентификации персонажей возникала загвоздка. Вот, например, «наша» Сова – в оригинале Owl – птица мужского пола. У англоязычного читателя этот образ органично связан с мудростью и сообразительностью. А нам для адекватного восприятия потребовалось сменить умнику пол. Ровно такая же засада – с милновским Tigger. И его вторым – тёмным смыслом, обыграть который не решились даже самые авангардные переводчики. В общем-то, никто (и не только из «наших» толмачей) не решил отразить в переводах и некую полемику Милна с Киплингом. А вы говорите – детская сказка.

Огромной задачей стал даже адекватный милновскому многозначию перевод имен Винни «и его команды». Не вызвали сложностей разве что Кристофер Робин да Кролик. Пятачок – уже ласковее, чем аскетичный оригинал. Что же касается Винни…

В большинстве переводов оказалось невозможным передать «женскую» семантику имени Winnie. Впрочем, в польской версии второй половины 1980-х от Моники Адамчик-Гарбовской мишка носит женское имя Fredzia Phi-Phi, но пол у него мужской. Дети были в недоумении, взрослым полякам версия тоже не понравилась, поэтому каноническим и переиздаваемым до сих пор остается перевод современницы Милна Ирены Тувим, где Винни зовут – Kubuś Puchatek. И это однозначно – ОН, а не ОНА.

В русском переводе Руднева и Михайловой (это четвертый перевод историй про В-П на язык Пушкина и Тютчева) медвежонка зовут как в оригинале – Winnie, поскольку авторам версии было важно указать на гендерную неоднозначность – а вот персонажа или имени, судите сами, читая сопутствующие труды не только переводчика, но и филолога Руднева.

Максимально соблюли задумку автора голландцы, переводчики на эсперанто и идиш, а также латыши – они сохранили графику имени заглавного героя (с артиклем). Соответственно получилось: Winnie de Poeh, Winnie la Pu, Вини-дэр-Пу ( точнее, ‏װיני–דער–פּו‏‎) и Winnie ille Pu. Вот это последний вариант – в русской транскрипции приблизительно Винни илле Пу мне лично очень нравится, словно бурого медвежонка превратили в блондина и обкормили мёдом.

Но чаще, как в польском варианте Ирены Тувим, мишку Милнов называют одним из его двух имён. У французов он «медвежонок Винни» – Winnie l’ourson. У немцев и чехов с болгарами и израильтянами он именуется незатейливо «Медведь Пух»: Pu der Bär, Medvídek Pú, Мечо Пух, «Пу а-Дов» (точнее, ‏פו הדוב‏‎).

Еще дальше пошли венгры, датчане и норвежцы. Они заменили басурманское имя на отечественное. Соответственно, получилось: Micimackó, Peter Plys и Ole Brumm.

Борис Заходер в первой редакции своего перевода тоже, извините, сплоховал. Винни-Пух сначала именовался Мишка-Плюх. Хорошо, что чутье заставило переводчика пусть даже и в пересказе книжки Милна (так БЗ сам маркировал свой труд) изменить версию имени медвежонка.

Вообще, конечно, по правилам перевода с английского на русский, заходеровский Винни-Пух должен быть Уинни-Пу. Собственно, на немецком, чешском, латыни и эсперанто имя Pooh и передаётся как Pu, в соответствии с английским произношением.

С другой стороны, и ладно, что наш мишка не совсем по правилам переведен. Если бы он стал Пу, то уже через четыре года после издания версии Заходера (1960) возникла бы легкая путаница с другим героем того времени, когда на экраны вышел фильм (1964) про Виннету сына Инчу-Чуна.

Во-вторых, у семантики русского Пу не было бы никакой симпатичной многозначности в плане обыгрывания (как у тех же поляков) уютных славянских слов пух – пухлый. Это не точная, зато удачная попытка адаптации сложной литературной задумки одной культуры – в другой. Смысл прозвища героя изменен, но присутствует. Что в случае с Пу намекало бы лишь на возможную связь с азиатским миром.

Пух, кстати, стал именем и в переводе книжки Милна на украинский – Вінні-Пух. А вот у братьев-белорусов мишку кличут Віня-Пых, и в их случае вторая часть имени ассоциируется со белорусскими словами пыха (высокомерие и гордость) и запыхацца.

Что же касается имени Винни, то в русском восприятии у него нет бэкграунда созвучия ни с какими женскими именами или персонами. Зато есть неявная отсылка (для взрослых) к такой фигуре как Веничка (Ерофеев). Мне почему-то кажется, что гуру английского нонсенса Алан Александр Милн был бы совсем не против подобного культурного опыта.